Вспоминает Миша (младший брат):

Детство
Из детства – отрывочные воспоминания об Андрее из-за разницы в возрасте, но помнится, что брат был мне вместо отца. Позже припоминается, что Андрей часто отсутствовал, потому что учился в мореходном училище в Батуми и дома бывал лишь наездами. Взрослые, товарищеские отношения между нами сложились лишь после того, как я отслужил в армии.
В семидесятые, когда мне было лет семь, брат, отучившись, по распределению уехал во Владивосток, и помню, как он привозил мне блоки иностранной жевательной резинки.
В 1979 году он вернулся, и у нас начались более осознанные отношения подростка и взрослого, хотя и очень молодого человека. Так, например, он учил меня драться, и обучение закончилось после двух ударов: одного по корпусу и одного бокового мне в челюсть. Ещё, вспоминается, он обещал «оборвать» мне губы за сворованный мною у него табак, который он купил на толкучке. Подобных житейских воспоминаний хоть отбавляй… Что касается живописи и иных профессиональных увлечений брата – об этом я знаю немного в силу разницы в возрасте и интересов.

Но помню, как после его окончательного возвращения в Москву в нашем доме стали появляться картины на стенах и дверях; кажется, это были копии с каких-то художников, выполненные гуашью по расчерченной масштабной сетке и покрытые лаком. В это же время в доме завёлся кульман в виде сколоченной братом треноги, на ней – лист ватмана с изображением лягушки. Так начались его рисунки. Урок рисунка был дан и мне: Андрей учил меня изображать берёзу, но берёза и талый снег под ней мне быстро надоели и я сбежал. Больше мы к моему обучению не возвращались. Помню я и свою обиду на брата за то, что он обещал и не нарисовал мне портрет Джона Леннона на стене над моей кроватью; уж очень нравились мне его художества! Кстати, мир музыки шестидесятых для меня, пятнадцатилетнего, открыл тоже Андрей. Однажды он, помню, плотно взялся за английский, бумажки с иностранными словами и их транскрипциями висели даже в туалете…
Вообще, об упорстве, скрупулезной последовательности брата, его способности доводить любое дело до конца с самого детства рассказывала наша мама. Рассказывала, как он, будучи лет четырех, выучился читать, следя глазами за текстом который ему зачитывали взрослые, причём выучился читать вверх ногами, потому что сидел напротив чтеца. Рассказывала мама, как шестилетним он выдирал из букваря пройденные страницы, – и это было не варварством, а первыми детскими неумелыми попытками систематики. Сам Андрей вспоминал, что его можно было оставить с тремя цветными карандашами наедине (в то время такие небогатые наборы продавались в универмагах) и не беспокоиться за него, пока карандаши не будут стёрты до черешка. мама рассказывала, да и я смутно помню, как он из пластилина и спичек делал города-крепости, солдат и рыцарей размером в несколько сантиметров в военной амуниции, и там были не только копья, мечи и щиты, но даже ранцы и пуговицы; все тщательно выделывалось из фольги. Несмотря на уличное детство, Андрей невероятно много читал и 12-тилетним подростком бегал по букинистам, разыскивая нужные книги. Впечатлениями от прочитанного он делился с бабкой, которая тоже была книгочеей.

Атмосфера района и времени
Надо сказать, что район Нагатино считался уголовным да и был таковым. Мы росли в атмосфере беспрестанных войн и разборок шпаны. Из историй, которые могут характеризовать Андрея, можно рассказать одну, поведанную им самим. Вот она, эта история. После моего рождения матери приходилось много работать. Будучи 9-тимесячным, я, оставленный на попечение брата, лишил его возможности поучаствовать в одной из уличных драк. Он катал меня по двору в коляске, когда мимо пронеслись его друзья с дрекольём, просившие о помощи. Он, по его словам, оказался в постыдном положении няньки. «Позеленев» от отчаяния и в сердцах тряся коляску, он заорал: ” Да куда я…! “, провожая сотоварищей глазами, полными тоски и слёз…
Смех смехом, но условия, в которых он рос, были суровыми. Днём друг друга громили подростки, по ночам работало старшее поколение: грабежи, поножовщина, воровские сходки… это было нормой жизни. Милиция, наводившая порядок, мало чем отличалась от своих подопечных. Многие из приятелей и друзей детства Андрея ответили и за свои прегрешения, и за чужие. Их скопом забирали в отделение и там били всех без разбора, выбивая показания, а иногда просто так – для профилактики. Одному случаю я свидетель сам. Брат приехал в отпуск из мореходного училища, мы накрыли стол, пришли друзья, выпили, решили покурить во дворе, где были встречены милицейским уазиком. В тот летний день гребли частым гребнем всех обладателей светлых костюмов, из-за очередного грабежа. Брат был в светлом, друзья его – тоже. Мама, обладавшая крепким, властным и решительным характером, с трудом отбила у милиции всю компанию. Я очень ей благодарен; думаю, что Андрей – тоже, несмотря на их трудные отношения, ведь брат походил на маму крутым нравом… Я рассказываю эти случаи не для того, чтобы побаловать читателя анекдотами. Просто мне кажется, что именно такие детство и юность сформировали характер, дали Андрею определённую закалку, дали понятия о чести и ответственности, научили его мужеству…
Брат разъехался с нами до моей службы в армии, и после моего возвращения мы виделись нечасто. Встречи порой сопровождались возлияниями, и всегда мы стремились отъединиться от общей компании… Не помню толком наших бесед; помню, что нам было хорошо вместе и мы не хотели никого допускать в наш междусобойчик. Помню, что, несмотря на мнимое равенство, брат, будучи нрава крутого и категоричного, мог внезапно взорваться, требуя в чём-либо и по каким-то основаниям от меня отчёта, и мне, уже взрослому и семейному, приходилось подчиняться, хотя я отнюдь не робкого десятка. Брат до конца своих дней сохранял право старшинства, но оно не нарушало атмосферы родства и нашего взаимного полного доверия. Однажды, в начале девяностых, во времена смутные и сырые, состоялась очередная доверительная наша встреча. Мы выпили и отправились за добавкой. Сунув голову в окошко палатки, я разговаривал с продавцом, когда услышал шум и хлопок. Обернувшись – увидел убегающих юнцов и Андрея, с невесть откуда взявшимся пистолетом в руках! Оказывается, на нас напали и в нас стреляли. Брат, как всегда, сработал оперативно…
Вообще об Андрее можно сказать, что был он характера открытого, прямого и доброжелательного – но до определённых пределов. Кланяться он не умел, рук кому попало не жал, и не было это бессознательной удалью физически крупного и здорового упрямца. Нет. Сказывалась позиция умного, внутренне сильного человека, предпочитавшего всем земным соблазнам и напастям гордую независимость…
Потеря Андрея для меня невосполнима… Больше у меня нет друга, который по первой просьбе о помощи объявится как из под земли, больной или здоровый, чтобы прикрыть мне тыл.
                        Мой Старший брат.